УЧАСТКОВЫЙ ДОКТОР МЕРИ
ОЛЕГ КАЗАКОВ
В этой истории ничего особенного не происходит.
Речь о нашем участковом докторе Мери (сударыня Мери)
Итак, в 1970-х годах участковым врачам в благословенном Тбилиси автотранспорта не полагалось. Не знаю как сейчас. Я думаю, что и в других городах державы было так же.
И вот, брал Тбилисский участковый врач свой докторский баул или портфель или сумку и шёл по стогнам, улицам и уличкам, подъёмам и спускам древнего града. А участки случались и такие, что «дефилировать» по ним лучше было с подготовкой (ну хоть и начинающего) альпиниста. И вот шли врачи к больным по адресам, не спрашивая, насколько крут подъём или спуск, насколько разбит тротуар. Шли нередко с больными ногами, не очень юным сердцем, подпорчённым зрением.
Не знаю… можете улыбаться надо мною сколь угодно. Будь у меня деньги и рапорядительность, поставил бы в Тбилиси памятник Тбилисскому участковому врачу. А ведь многие из них ещё и в больницах дежурили, да и дома мог быть отнюдь не сахар…
Тогда об этом, конечно, не думалось. Собственно я и хочу рассказать о том, как вдруг это стало понятным (дошло, увиделось).
***А так любой врач представлялся вполне благополучной персоной. (Кстати, значит, умели себя держать).
Как уже сказано в начале, нашего участкового врача звали Мери. А участок наш изобиловал неоднородностью и неожиданностями рельефа, отсутствием удобств, калейдоскопическим разнообразием национальностей и характеров… Однако грузинский и русский знали, в той или иной мере, практически все. Языки… Этот древний город – языковый Вавилон да и только!
Чего уж только не приходилось делать доктору Мери! Разве что полных чудес не требовалось. Болезни самые различные. Больные бывали до невозможности капризные и придирчивые, и надо было их терпеть, хотя бы пока в упор не начинали оскорблять.
Мне случилось быть свидетелем одной сцены. Болезнь у той пациентки, к слову сказать, была из самых обыкновенных и распространённых. Но бывают больные, которые словно пользуются своей болезнью, чтобы получить волю досадить ближним. В этих словах никакого осуждения нет. Вот обрывок диалога:
-… И что, Вы не чувствуете никакого улучшения?
- Никакого абсолютно. Эти лекарства совершенно бесполезны.
- Давайте попробуем ещё что-то… Сейчас я выпишу и расскажу. Если не поможет, дам направление в больницу…
- Что мне эта ваша больница…
- Там у меня профессор хороший знакомый, я созвонюсь, он…
- Больница… Сударыня Мэри. Вот Вы, врач, имеете высшее образование (выжидательная пауза).
- Да, я врач, я закончила институт…
- А вот простую мою болезнь Вы понять не можете, вылечить не можете. Я мучаюсь, а вы напишете рецептик, и нет Вас… Не можете вникнуть в суть…
- Дорогая моя, я сделаю всё, что от меня зависит… Может вы слишком нервничаете…
- Как удобно сваливать на нервы! Не-ет, Вам, сударыня, не дано, не можете постигать лечения… Вам хорошо вот так вот приходить разгуливать, сидеть тут, делать вид… - Должен сказать, что это всё, началось вдруг, без видимого мотива… - Мы, больные, безразличны Вам. Вам всё равно.
- Дорогая моя, прошу Вас…
И тут пациентка начинает расписывать врачу её недостатки (на взгляд собственный) внешности и поведения. Она делает это с изощрённым женским мастерством. Каждое слово превращается в упрёк и укол. Мэри бледнеет, поднимается со стула:
- Извините меня, очень прошу… Я не могу этого больше выносить, я попрошу другого врача… Не волнуйтесь пожалуйста, у Вас ничего страшного.
- «Ничего страшного»… Вы умеете успокоительно врать, такое у вас лечение… Скатертью дорожка, идите к тем, с кем легче…
- Мэри, опустив голову, вышла.
Больная подняла руку к трещине на потолке:
- Вот так ей, всю правду… - она картинно уронила руку на постель.
Доктор Мэри – входящая «в возраст» довольно грузная женщина. Всегда словно немного усталая и немного грустная, впрочем, непременно приветливая и добродушная. Во дворах участка было известно, что у неё – да – больные ноги, сердце «не очень», ещё с четверть сотни немощей. Рассказанный мною эпизод происходил совсем неподалёку от моего «бунгало». И я знаю, что через день, на следующем обходе, она снова зашла к той пациентке и… извинилась за несдержанность. Чем там обернулось, не ведаю…
Как и следует ожидать мнения участковых пациентов, а в особенности пациенток, колебались с максимальной амплитудой: от «Вообще ничего не соображает в болезнях» до «Замечательная она, опытная, добрая».
Знаете, мне кажется временами, что есть люди с некоей врождённой, несокрушимой порядочностью. К таким, думаю, относилась Доктор Мэри. Ведь ей приходилось по необходимости, и по разговорчивости пациентов входить в подробности их домашней и частной жизни. С ней часто стремились поговорить по душам и поделиться наболевшим. Получалось иногда, что она чуть ли не исповедь принимала. Вот только грехов отпустить не могла – не та профессия, да и не женское это дело. В любом случае – ни одна, ни малейшая сплетня не прошла, не огласилась через неё. Ни о ком никогда не было ею сказано ничего вообще.
***
Жаркий был день, и крутые улочки с переулочками сплетались в горячий клубок. Я шёл вверх по улочке к доброму приятелю, надеясь испить холодного светлого вина и приникнуть к хорошей беседе.
И вдруг на подъёме весьма крутом, впереди себя, вижу доктора Мэри. Меня она заметить никак не могла. Она шла по булыжной мостовой, тяжело поднимая и немного расставляя ступни. Так ступают по колючкам, когда каждый шаг причиняет боль. Даже на расстоянии было видно, что дышать ей тяжело. Свет раскалённого солнца лился на её плечи, покрытые коричнево-охристым платьем. Левая рука делала некую округло-беспорядочную отмашку. В правой руке был докторский баул. Ох, это не самый удобный уголок участка. Летом тут вот такое пекло, а зимой, особенно если снег выпадет… А бывать здесь надо было частенько.
Первым «импульсом» было догнать её и взять баул. Но я не стал всё-таки этого делать, вдруг сообразив, что ей может стать болезненно неловко за свою немощь, вынужденную неуклюжесть. Ведь она думала, что никто не видит, и дала некоторую волю и походке, и руке. Тут она, наискосок пересекая улочку направилась к впадающему в улочку проулку. Проулок пролегал вдоль склона: был относительно горизонтальным. Идти там легче. Чтобы она случайно повернув голову, не увидела меня, я укрылся за каким-то столбом.
Мне вдруг стало отчаянно больно за неё. И отчего-то стыдно. Почему стыдно?! Не знаю и не стану сейчас доискиваться. Только случай этот врезался в сердце и остался там, словно невытащенная щепка.
Где бы ни была сейчас доктор М… - Господи! – на каком бы свете ни обреталась… Пусть будет светло её сердцу.