Первое Кафе

Солнечный день. Очень яркий. Тёплый. Тени резкие, как будто граненые.  Мне уже 13 лет. Недавно исполнилось. Весенние каникулы…  А может, я просто прогуливаю.

Докатилась и до нашего двора весть, что на проспекте Руставели открыли новое дивное кафе. С треугольными (!) столиками с какими-то оч-чень стильными стульями, с удивительными, совершенно необычными «космическими» светильниками.  Там потрясающий чёрный кофе. Можно просто прийти, взять только кофе и сидеть… сколько хочешь! 

Для нас ребятишек, которым и до шестнадцати-то лет ещё далеко, такие разговоры, были хоть и интересными, но практического значения не имеющими. 

О! Надо ещё напомнить, что для человечества космическая эра началась в апреле 1961 года полётом Гагарина. А на дворе - 1963-й. Поэтому по-новому сделанная мебель, светильники и всякие другие штуки и штучки, были выполнены в стиле… ну, что ли… продвижения, вхождения в космос, в «космическую» жизнь. Я кстати немного сказал об этом в своём «самоинтервью»: «Время восторга и необычайных надежд. Новые моды, новые интерьеры, новые дома. Казалось, мы вошли в космос, как во дворец, который достался нам по наследству. Дворец был наш. Оставалось только разобраться, где какая комната, и что надо отремонтировать…»

Великолепный благоуханный тбилисский весенний день. 

***

Как раз тогда, лет в 13, я повадился гулять и бывать один. Мне это нравилось. Не надо было соблюдать правила компанейской жизни, принимать участие в общих замыслах, решениях и действиях, которые отнюдь не всегда меня увлекали. Можно было быть самому по себе…  Если хотелось смотреть на дерево или  здание (просто потому, что чем-то понравились) - спокойно делать это. Не опасаясь, что они остановятся и окликнут: «Эй! Ты чего там застрял?!» Хотя друзей, и тогда и теперь, я всегда ценю и люблю, часто и живу памятью о них, или даже благодаря им. 

Короче, возымел я мысль в то кафе пойти. Причем пойти один.  Здесь вот еще, какая штука. Я вообще имел и имею довольно сильную склонность к посещению заведений этого рода. Кафе, рестораны, бары - любимые мною места для встреч, отдыха, размышлений и вообще...  Конечно, это, прежде всего, проявление моих внутренних вкусов, предпочтений, пожеланий. Одним словом - характер. Но кажется мне, что есть ещё один маленький импульс. Это связано с моей мамой - Царствие ей Небесное. 

Помню украинскую станцию «Помошная». Лето. Всё в зелени. Очень много солнца. Мы едем к нашим родственникам в уютный городок Ананьев. До поезда еще много времени. Мама повела меня обедать в ресторан. Как сейчас помню - открытая веранда, несколько столиков. Скатерти такие белые, что отливают синевой и вот-вот захрустят. Время сбора урожая. Всюду - множество вишни. И на нашем столике стоит ваза с крупной «шпанской» вишней. Ощущение свежести и чистоты. Нам приносят обед. Белая посуда. У мамы в бокале немного вина янтарного цвета. Мама молодая, очень красивая. Вино поблёскивает… Компот, ясное дело, вишнёвый.

И ещё, наверное, один эпизод. Когда мне исполнилось лет 11-12, отец стал жить отдельно от нас. Самое первое время мы с мамой просто бедствовали. Мама была страшно растеряна и не знала, что предпринять. Думаю и отцу приходилось туго. Впрочем, не хочу об этом… Потом отец привёл свои дела в порядок и очень помогал нам.

И вот в бедственные наши времена нашлась для мамы какая-то  неплохая работа - и по здоровью маме подходила, и зарплата более или менее. Получила мама первую зарплату, раздала кое-какие долги, принесла всяких вкусных вещей. Короче, стало полегче.

Приблизилась уже и вторая зарплата, и за день до получения мама сказала, чтобы я приехал к ней на работу. Мы куда-то должны пойти. Работа находилась далеко, почти за городом, а мы-то жили в центре, рядом с вокзалом…  Однако я вполне благополучно добрался. Маме выдали зарплату, и мы с ней поехали в город. Пришли в магазин. Купили мне рубашку - тёмно синюю! И уже на улице мама говорит: «А знаешь, Олег, пойдём-ка мы с тобой в кафе. Сядем за столик, и нам принесут, подадут, а мы будем сидеть и есть что-нибудь вкусное и разговаривать!»

- Пойдём, конечно, мама!

Мы куда-то пошли. И вот входим в кафе - просторное, очень опрятное и светлое. Сели за столик. Мама сделала заказ, нам всё принесли. Я помню посетившее меня чувство, что нечто тяжёлое преодолено, что можно просто посидеть, как тогда на «Помошной». Что-то внутри у меня тогда переменилось - к хорошему, к светлому. 

Может, оттуда у меня симпатия к посещению мест, которые многие господа и дамы называют «злачными».

***

Итак, я сказал, что мне «стукнуло» тринадцать лет. Кроме всего прочего, это означает еще и то, что когда доводилось носить пионерский галстук на улице, то я носил его не как пионерский галстук, а виде эффектно повязанного шейного платка. Получалось очень даже… И не один я был таким франтом.

Вместе с решением пойти в ново-знаменитое кафе пришло и раздумье о том, что надеть. У меня был сравнительно новый синий костюм, состоящий из штанов и хорошо подогнанной (соседка делала, тётя Анико) короткой куртки. И я подумал, что если прибавить к этому почти новые светло-коричневые туфли, белоснежную рубашку (уж мама стирала и гладила, как для графа!) и алый «шейной платок»… Я пожалуй сойду за какого-нибудь мыслителя. Слово «художник» мне тогда почему-то не пришло в голову. 

Оделся. Повязал «шейной платок». Потом опять развязал - сравнить. С платком оказалось лучше. Не зная цен в означенном кафе, я пересчитал наличные деньги. Их было около тогдашнего рубля. В душе мелькнула трепетная птичка робости: вдруг не хватит. Но я ссыпал монетки в карман и подпрыгнул. Считалось среди взрослых неприличным, чтобы мелочь звенела в карманах.

Метро в Тбилиси тогда ещё не было. Я доехал почти до Земеля - откуда был исток проспекта (а вдруг устье?) на троллейбусе зайцем. Интересно, сохранилась ли там ещё очень колоритная скульптура: то ли сфинкс, то ли химера? Жаль, если она пропала. Я прошёл немного вверх и свернул по направлению к опере. Кафе оказалось в двух шагах. Его стены были стеклянными, шрифт вывески сладко тревожил необычной энергией начертания. Дверь тоже была стеклянной!

Приостановился. Мне говаривали, что выгляжу младше себя… Уф… Но дверь надо открыть.

И вошёл я в кафе. Если может существовать выражение «замкнутый простор» - это был именно он.  Один-два посетителя. Заведение действительно новое, «необжитое». Треугольные столики, странные стулья с мягкими сидениями. Официантка посмотрела,  приподняв брови. Я неторопливо (чего стоила неторопливость!) проследовал к одному из столиков. Сел так, чтобы видеть и стеклянную стену, и стеклянную дверь. К тому времени я уже где-то читал, что лучше всего в кафе занимать место именно так. Тихонько звучала милая городская грузинская песенка.

На той стороне проспекта красовалась цветущая магнолия, радостно освещённая солнцем. Я уставился на магнолию. Не скажу, что чувствовал в себе достаточно уверенности  (мягко говоря). Подошла официантка. С иронической заинтересованностью (не лишённой, впрочем, истинной приветливости) она спросила.

- Сделаете заказ?

- Кофе.

- Обычный? По-турецки?

- По-турецки. - Мне сейчас мнится, что сценка её заинтересовала.

- Если торопитесь, принесу счёт сразу. Что-то ещё?

- Только кофе (страшно боялся, что меня настигнет моё коварное заикание). Счёт, пожалуйста, сразу. -  Можно было порадоваться, что она не налетела на меня с вопросом, а знает ли мама, что я!..

Она принесла кофе и листочек со счётом. О, этот тбилисский кофе, сваренный по-турецки! Дивен твой аромат! Мой благословенный Богом город! Город моего детства, моей неукротимой любви, моей непрерывной памяти!

Я облегчённо вздохнул: монеток моих на кофе вполне хватало. Я пригубил напиток. Мне он показался горьковат, но я, притворяясь, одобрительно покачал головой и заставил себя «спокойно» откинуться на спинку стула. В зал из какой-то внутренней двери вошла женщина в тёмно-зелёном платье. Может быть, администратор? Но я тогда такими вопросами не задавался. Оглядывая зал, она наткнулась глазами на меня и остановилась, словно чуть-чуть споткнулась. Медленно подошла к присевшей за столик в глубине зала официантке. Наверняка, они думали, что разговаривают очень тихо. Напрасно. Я слышал всё.

- Слушай, это кто-то из твоих?

- Нет. Пришёл вот…

- Заказал по-турецки?!

- Хм…

- Ну и дети пошли! Ты бы хоть спросила, что он, кто, откуда…

- Интересно стало, как себя вести будет. Я который год официантка - такого ещё не видела!

- И что.

- Хорошо держится.

- Ёлки-палки…

Я приободрился, положил ногу на ногу и рассматривал прохожих за витриной. Не могу сказать, что мне было так уж хорошо и вольготно. Я был довольно сильно напряжён, и это доставляло мне тяготу. Но с другой стороны уходить не хотелось. Нечто похожее  чувствовал, когда впервые попал на танцплощадку. А с третьей стороны - сколько можно тут «красоваться»? А с четвёртой стороны - надо, наверное, посидеть ещё немного… Я постарался подумать о чём-нибудь значительном, чтобы это отразилось на лице и на всём облике. Самая серьёзная мысль, которая мне пришла в голову: как бы не спросили меня, сколько мне лет. И ещё я подумал, что хотел бы стать авиаконструктором. Цветущая магнолия была очень красива. Я отсчитал монетки (с некоторой прибавкой), положил их на квиточек со счётом, встал. Чувствуя напряжение, неловкость в руках и ногах (всё-таки натянутость ситуации сказывалась) направился к двери. Официантка уже взяла монетки и окликнула:

- М-м-м, молодой человек! - Я оглянулся (благо не вздрогнул) - Во-первых, спасибо - (Это за «чаевые»). Я чуть пожал плечами, мол, не за что. - И во-вторых, скажите пожалуйста, какую книгу Вы сейчас читаете? - Тётя в зелёном следила за сценкой с интересом. Вопрос на самом деле был хорош. Официантка , видимо, предположила, что я либо вовсе книг не читаю, потому и шляюсь при своём малолетстве по заведениям. К тому-же это была ещё и попытка выяснить, кто я, не прибегая к «анкетному опросу». 

Тут я мог без колебаний сказать правду:

- Роман… «Голова профессора Доуэля»… Вам тоже спасибо. До свидания. -

Сейчас кажется, что она про такую книгу и не слыхивала. Я взялся за дверную ручку.

-Живи осторожнее… - послышалось за спиной.

Не оглянулся.

Вышел из кафе.

Солнце, уже заметно уходящее к западу, обняло меня и посмотрело мне в глаза своим горячим взглядом.

Прохожие были  окутаны светом. Свет рисовал каждый их шаг, каждое движение.

Гораздо позже  напишу в моём тбилисском стихотворении: «Лица похожих увенчаны светом, / Точно чела гениев светлых,/ Творящих жизнь твою!». Свет солнца струился по асфальту, по стенам зданий, по кронам и стволам деревьев…

***

Не вижу надобности выносить из рассказанного какую-либо мораль. Это - лоскуток жизни.

Не знаю, насколько правильно (в плане психологии, педагогики и проч.) поступила официантка.

 

Но знаю точно - я и сегодня ей благодарен.

​

Олег Казаков