СТАРИК
(старые тетради)
Терентий вышел за окраину города и стал подниматься вверх по тропинке. Горы вокруг были покрыты невысоким лесом, уже сильно осыпающимся, наполненным шорохами, ароматом осенней листвы. Щедро струился сквозь ветви свет ещё тёплого осеннего солнца. Тропа была довольно широкой; круто изгибаясь то вправо, то влево, она вела вверх. Время от времени попадались кусты кизила. С одного из них Терентий сорвал несколько ягод, их резко-кислый вкус был ему приятен. Хотелось забраться куда-нибудь подальше, присесть в уединении и хоть немного отвлечься от житейского кошмара, который терзал его уже на первый месяц, а сейчас всё зашло в такой тупик, что он уже просто не в состоянии был ни соображать, ни действовать. Встал утром и вместо того, чтобы идти по срочным делам и предпринимать что-то экстренное и неотложное, искать нужных людей и т.д., вышел из дома, увидел с облегчением, что его никто на улице не поджидает… Чуть ли не бегом поспешил на остановку. Вскочил в автобус и поехал – на конечную остановку, на окраину. Ни планов, ни намерений у него никаких не было, просто хотелось идти, идти… И до скрежета зубовного не хотелось возвращаться. Он действительно был замучен передрягами, из которых уже выхода не видел. Хотя, было, конечно, ясно, что вернуться придётся. Не в абреки-разбойники же подаваться и не в отшельники-скитальцы. Да и семья…
Тропа вывела на гребень горы. Внизу в котловине лежало небольшое продолговатое озеро. Огромный, но словно воздушно-лёгкий, продолговатый лепесток лазури в обрамлении медно-жёлтой, золотой и зелёной растительности. На берегу было всего несколько человек. Он только-только загляделся на всю эту красоту, как вдруг шевельнулась знакомая, частая и всегда вызывающая досаду мысль. Ну почему родители дали ему такое малоупотребительное имя?! Что им вдруг вздумалось. Он несколько раз ссорился из-за этого с ними, кричал, грозился поменять паспорт. Однако они не давали (или не могли дать) никакого определённого объяснения. А теперь их уже и вовсе нет на этом свете. Паспорт он так и не стал менять. Решил остаться Терентием.
Терентий, спустился в ложбину, немного пройдя по ней, снова пошёл вверх и, перевалив через невысокую, довольно пологую гору, попал уже в действительно пустынное место.
Тропинки здесь тянулись узкие, он пошёл вниз по одной из них и набрёл на родник. Вода была чистая-чистая, по ней плавали, ниточки паутины, какие-то былинки, листья. Лучи солнца падали на родник, и листья высвечивались на хрустальной воде, словно неожиданные золотые блики. Терентий опустился на колени и попробовал воду. Она словно опалила губы и гортань холодом и свежестью, давно забытыми в пыльном городе. Напившись, Терентий огляделся и решил перевалить ещё за небольшой бугор и уж там где-то пристроиться. За бугром открылась уютная, вся в солнечных пятнах, лощина. Терентий сел на землю на пологом склоне под деревом и призадумался.
Впрочем «призадумался» это не совсем верно. Мыслей определённых - никаких. Более того, он даже старался отогнать все мысли, о чём бы они ни были. Иногда в уме и сердце на минуту возникало некое свободное от мыслей пространство, и в этом пространстве, казалось, даже мерцает надежда.
Он опёрся спиной о ствол и поднял голову… На небе – два три кудрявых весёлых облачка. Чистая, умытая осенней свежестью лазурь открывалась в небесных глубинах. Он чуть опустил взгляд и глядел на сине-фиолетовые очертания дальних высоких гор.
- А вот, чего бы сейчас хотелось? – пронеслось у него в уме. - Ну вот, если бы мне какой-нибудь мудрец встретился и сказал, кто я, вообще, такой, и что мне делать, и как выпутаться, освободиться. Эй! Где только эти мудрецы?... Это была даже не мысль, а скорее – мечтание.
Солнце поднималось к зениту и становилось совсем тепло. Терентий расстегнул куртку и ещё раз огляделся. Теперь ему показалось, что место очень открытое и если кто увидит его здесь, то вот так праздно сидящий человек может показаться странным. Но его это не смущало.
Двигаться не хотелось. Тишина словно обняла его сердце и утешала.
- Здравствуй, молодой! – послышался справа чуть надтреснутый хрипловатый, но приятный голос.
Терентий повернулся – спускаясь с противоположного склона, к нему приближался старик. На вид ему было лет 70, может быть и больше. Но шаг достаточно твёрд. На спине он нёс вязанку хвороста, Потертая плотная куртка перепоясана. За пояс заткнут топор. На голове – чёрная суконная шапочка, из под неё выбиваются седые волосы; усы густые, желтоватые, на лице небольшая щетина.
- Здравствуйте, почтенный – откликнулся Терентий и, превозмогая лень, досадуя оттого, что и здесь покоя нет, заставил себя подняться, и предложил помощь.
- О, нет, нет, – заулыбался старик; лоб его был чуть влажен, - свой груз я привык носить сам. А вот, если ты соизволишь сегодня стать моим гостем, большую любовь окажешь.
Терентий решил говорить напрямик:
- Простите, почтенный, но я совсем не могу сегодня с людьми разговаривать, хочется так, одному… Вы уж простите.
Между тем, поскольку старик не остановился, Терентию пришлось, хотя и неохотно, пойти рядом.
- Нет, никаких людей не будет совсем, только я да ты. Это здесь очень близко. Пойдём, я вижу, что тебе совсем не весело. Однако, пойми, человек для человека лекарством бывает.
- Неудобно…
- Пойдём, пойдём…
Терентий, не хотел никакого общения, но почувствовал какое-то особенное тепло, исходившее от старика, и, ничего не отвечая, шёл рядом с ним. Они прошли лощину вдоль, повернули к западу, перевалили через небольшую горку, по ту сторону которой, оказалось, бежал тоненький чистый ручей. Немного пройдя по ручью, они вошли в редкий лесок и совсем скоро выбрались к небольшому домику. Участок, весьма малый, был обнесён жиденькой оградой, больше для обозначения, нежели для ограждения. Вошли на залитый ласковым солнышком двор. По правую руку под навесом был открытый очаг, а неподалёку под ореховым деревом стоял стол, вдоль которого две обычные деревянные скамьи. За этим столом могло поместиться от силы шесть-семь человек.
Старик попросил его сесть, внёс вязанку под навес, потом вошёл в дом. Когда старик снова появился, в руках у него было деревянное блюдо с сыром и зеленью и круглый лаваш.
- Вот теперь помощь потребуется – весело проговорил он, улыбаясь в усы, - принимай. Терентий взял из его рук угощение и поставил на стол. Затем старик вынес большой кувшин с вином, маленькие глиняные чашки и фрукты – на деревянном чуть треснутом блюде.
- Чувствуй себя свободно, сынок, он округло повёл рукой, - вот, можешь моё «имение» осмотреть. У меня и сад есть, и огородик, и даже смоковница растёт. А хочешь, в сад пойдём, хочешь, в доме расположимся.
- Нет, нет, здесь лучше – запротестовал Терентий. Ему и вправду здесь нравилось. И всё происходило так неожиданно, само собою...
- Ну, что же, присядем. - Старик разлил вино по чашам. - То, что мы сегодня встретились – редкость. В ту лощину, хотя это совсем рядом с городом, редко кто забредает, а сюда ещё реже. Знаешь, такие встречи просто так не происходят. Другое дело, что мы, по неразумию, многому не придаём значения. Так вот, давай за встречу и выпьем. За встречу и за то, чтобы человек мог быть для ближнего лекарством.
Чаши были на три-четыре хороших глотка, очень удобные и приятные. Старик неторопливо оторвал кусок от круглого лаваша, разделил его пополам и протянул половину Терентию. Тот поблагодарил, взял хлеб, взял с блюда сыр и зелень. И тут только вспомнил.
- Меня Терентий зовут, а Ваше имя почтенный?
- Георгий, - ответил старик после некоторого молчания, - налей-ка нам, сынок, ещё. Редкое сейчас, хорошее у тебя имя,
Терентий наполнил чаши.
- Сегодня день такой красивый, - продолжил старик, - давай выпьем за всех людей, и за тех, кто причинил нам зло и обиду, тоже выпьем. Но самое главное: за тех, кому сейчас трудно.
Терентий при последних словах внутренне слегка поёжился, но возражать не стал.
- Я вчера, - неожиданно для себя начал он, - странную старуху встретил – на улице в сумерках (почти темно уже) в городе. Иду сам по себе, о своём думаю.
Вдруг старуха седая, худая, вся в чёрном, поднимается со скамейки у каких-то ворот и кричит мне: «Гнусный ты, гнусный, и вся жизнь твоя гнусная!..» и ещё что-то. Я так опешил, что даже ничего не сказал и не спросил. Прошёл мимо.
- Хорошо сделал, что прошёл. О чём бы ты её стал спрашивать…
- Да, я чуть позже и подумал: может, больная… Что её слушать?
- Ты, сынок, на меня не гляди, - старик взял со стола упавший с ветки лист и вертел его в огрубевших пальцах, - Годы мои уже… ты наливай себе, пей. Тебе вино сегодня хорошо, полезно – в меру, конечно. Вообще это радость, что я тебя встретил. Сегодня у меня день значительный – и вдруг неожиданный гость – такое случайно не бывает!
- А что за день?
- Много уже лет назад была у меня в этот день огромная радость… Вот я его и запомнил.
Терентий почувствовал, что больше старик не расположен гоорить об этом, и не стал расспрашивать.
- Давай вот, мы третью за этот день, а потом ты уж сам, ну, я время от времени присоединюсь. -Они подняли чаши. – Желаю чтобы у тебя был такой день, который потом всю жизнь освещает, дай Бог, чтобы жизнь у тебя светлая была!
Терентий выпил и, ставя чашу на стол, заметил над входной дверью в дом небольшой деревянный крест.
- Э-э, = вырвалось у него, - если бы мне Бог помог!
- Ясно, что у тебя время тяжкое, если бы радость была, ты бы сюда не пришёл. Сидел бы в городе с хорошими приятелями… Но вот, старика уважил, а это дело немалое…
А насчёт той старухи… Знаешь, я тебе как сыну говорю: иногда оскорбят, такое скажут…
Но кто знает- может это нам предостережение, чтоб мы и впрямь такими не были, какими нас обозвали…
Удивительно спокойно было в этом дворике. Какая-то была тёплая тишина во всём: и в старике, и в доме, и даже в этой нехитрой посуде, и даже в жиденькой ограде. И неприметно пришёл этот покой к сердцу Терентия. Ветерок чуть раскачивал ветки на верхушках деревьев; время от времени кружили в воздухе листья…
- У тебя, я смотрю, кольцо на правой руке: семья, наверное, есть.- Терентий улыбнулся.
- Есть…
-Сейчас время тяжёлое. Семейному – хлопоты да заботы…
- А вообще, права эта старуха, - неожиданно даже для себя самого невпопад сказал Терентий. Не знаю, насколько я сам гнусный, но жизнь у меня, правда, гнусная.
- Ну, что ты…
- Э-э, я знаю, что это так…
- Ты ешь, ешь, ещё себе наливай…
- Я это знал, но даже себе не говорил, а сейчас почему-то… Что делать, ума не приложу. Какой-то выход нужен, что-то менять надо. А как?
- Ты устал, я думаю.
- Устал.
- Знаешь, в твои годы часто устают от жизни.
- Мне всего 42.
- Вот, в этом-то примерно возрасте вдруг совершает человек какой-то промах и думает, что он быстро исправит его и …. И тут вдруг понимает, что это далеко не так просто… И чтобы исправить положение, надо,похоже превзойти самого себя. А как?! Я не о тебе лично говорю. Откуда мне знать про твои дела…
- Ох, дорогой Георгий, если б Вы знали, как мне нужно, чтобы обо мне лично говорили. Сделал я ошибку, сделал!
- Ошибка невыносимой и нестерпимо горькой бывает в двух случаях. Когда это связано с женщиной. Или когда это связано с деньгами. Все другие ошибки так больно не переживаются и большого страха не рождают. Могут, конечно, быть исключения.
-Э-эх, я не исключение…
-Ты парень хоть и видный, но на бабника не похож.
- Деньги, будь они неладны!
- Будь они неладны. – Вдруг очень серьёзным голосом повторил старик. Обманули тебя… Может быть, приятели…
- Ох! Приятели, я им всё доверил, деньги достал в кредит, всё дело им доверил. Ненавижу! И доказать сейчас ничего толком не могу, всё ведь на доверии, на слово.
- Ненавижу, - снова как-то отстранённо повторил старик.
Терентий, коснулся ручки кувшина.
-Да! Свою меру ты сам знаешь, сам её и соблюдай. _ Кивнул Георгий. - Пей, сколько сердцу твоему в утешение будет.
Наполняя чашу, Терентий заметил на кувшине отпечатавшиеся на глиняном округлом боку следы пальцев безвестного гончара, и повеяло на него чем-то удивительным наивным детским.
- Слово сам скажи – старик приподнял над столом кисть руки.
- Не знаю… - Терентий на минуту уставился в столешницу, - За Вас, Георгий, за то, что я Вас встретил. За то, что вообще, оказывается, люди ещё могут вот так просто встретиться и сидеть, и беседовать.
- Дай тебе Бог всего, что потребно тебе! – откликнулся Георгий.
- Сахар бы и мёд на уста ваши!
- Знаешь, что скажу всё-таки: тебя не только приятели обманули.
У старика была удивительная манера говорить, он как-то совсем не задевал собеседника. В его речи была некая особая отстранённость, которая, тем не менее, не мешала его расположению к собеседнику и участливости, и готовности к состраданию. У Терентия даже, откуда ни возьмись, появилась надежда, что этот-то разговор, непонятно как, но поможет.
- Если бы только приятели, может, и проще всё было бы. Нет, тебя, сынок, сами деньги обманули. Ты с их тайным коварством встретился…
_ Э-э, какие уж тайны?! Мне бы раздать долги и забыть про всё это.
- Если бы в жизни всякая напасть так легко проходила…
Ты знаешь, как мне кажется? Если человек, который в сердце не имеет настоящей охоты заниматься деньгами, «деньги делать», всё-таки начинает как-то пытаться, что-то предпринять, начинает о них думать, у него вдруг помрачается ум. Перед ним – деньги, они ему нужны. Он их берёт с радостью и не понимает, что на самом деле почти совсем не представляет, как нужно с ними дальше обращаться. И вот - 95 из 100, что он обязательно угодит в большую напасть. Деньгам особый ум нужен. Уход, забота. А этот человек, он ведь даже если золото своё начнёт продавать за пол-цены, то почему-то никто это золото не купит. Или украдут. Деньги – капкан для него, волчья яма. И, может быть, потому это так, что на самом деле они ему и не нужны, во всяком случае, большие. Однако ум у него помрачается от желания побогаче, «получше» пожить.
- Да, я вроде знал, что делаю, зачем и как…
- Именно «вроде». Эх, если бы знал, сынок, ты бы их, вот так просто, ни в чьи руки не отдал, даже в свои собственные.
Ты вспомни хорошо, как начиналось…
- Ну, мы договорились, что я могу взять в долг на приличный срок. Тот, у кого беру, мне очень доверял. Отдаю эти деньги вот этим… Они их вкладывают в дело, через такой-то срок деньги возвращаются, прибыль мы делим, я получаю свою долю и возвращаю долг.
- А с самим делом ты хорошо знаком?
- Да, нет… Но я доверял…
- В мире действует некий, наверное, всеобщий, закон взаимности.- С печальным добродушием улыбнулся в усы старик. - И с деньгами тоже. Они любят тех, кто любит их. А ты их не любишь. Или не так любишь, как им нравится… Ты просто хотел как-то их получить и так, чтобы даже поменьше к ним прикасаться. Ну, а там семью получше обустроить, ну – «вздохнуть» немножко, плечи расправить. Но сердце твоё к деньгам безразлично, оно им настоящей цены не знает. И если бы ты знал, как это хорошо!
- Мне уже угрожают, Георгий, дорогой, требуют… Какая теперь разница, люблю я их, не люблю… Там про чувства разговоров не ведут.
- Если ты, сынок, с Божьей помощью, из этой истории выпутаешься. А я надеюсь очень и сдаётся мне, что так и будет, особенно, если от души попросишь Бога. В другой раз, когда соберёшься что-нибудь «провернуть» – вспомни про чувства и остановись. Нужны они тебе – особенно большие?
Живи скромно, что в этом постыдного?
Терентий, неизвестно почему, нутром сейчас понял, что получил ответ, которого искал. Грызущий страх и тревога не то чтобы пропали совсем, но потеряли остроту. Хотя ничего «конкретно по делу» сказано не было. Он подумал, что сейчас было бы уместно и правильно распрощаться со стариком и вернуться в город.
Георгий его не удерживал. Он наполнил чаши, и они выпили за доброе знакомство и доброе расставание. Терентий поднялся.
Старик проводил его до калитки.
Рукопожатие было крепкое, надёжное.
Размашистым шагом, не оглядываясь, спускался Терентий по тропинке.
Георгий глядел вслед гостю, пока тот не скрылся из виду.