У ДВЕРЕЙ ХРАМА
Из цикла «Тифлисский Норд-Ост»
Олег Казаков
Ковер лежал поперек улочки. Длинный узкий ковер. Его раскатали от входа в церковь. И сейчас он лежал багровой тропой от дверей древнего храма к воротцам в старый дворик, во дворик с балконами, балконцами, лесенками…
Старая женщина, вся в черном ( и лик темный) тщательно мыла ковер щеткой. Редкие прохожие осторожно переступали через него.
Было около семи утра. И солнце пока не высоко всплыло в густой лазури над темным коническим куполом храма. Крест темнел на расплавленном золоте светила. Дневной зной еще только собирался на работу. Прохлада струилась по этой пологой улочке вниз к повороту, а там все дальше и дальше, по извилистым спускам, к желтой реке, собираясь уплыть по ней к морю…
Подъехал красный автомобиль. Вышел из него мужчина – большой, смуглый в белой рубашке. Заворчал недовольно. Ковер был преградой. Старая женщина разогнулась, (сидела на низенькой табуретке, которую переставляла по мере надобности), развела руками (в правой – щетка).
-- Ковер мою, сынок, для церкви Божией. Что делать?
-- Сам вижу. Что тут сделаешь… Э-э-э! А вот крюк делать придется.
Он открыл было снова дверцу, готовясь «упаковаться» в машину. Однако приостановился, вынул из кармана деньги, пересчитал, отделил одну бумажку, остальное сунул в задний карман брюк. Сделал несколько грузных отчетливых шагов, подошел…
-- Слушай, мать… Вот – здесь немного правда – служба начнется, перекрестись, свечку, что ли поставь. Бондо – мое имя. День у меня сегодня такой, что и вовсе не знаю, смогу ли вечернюю прохладу вдохнуть.
-- Вдохнешь, сынок! – она неожиданно быстро встала со скамеечки. – Вдохнешь. Что ты?! Не сомневайся! Господь с тобою.
Ее маленькая, сухонькая черная фигурка, словно вся подалась к здоровяку каким-то материнским движением. Словно она хотела на руки его взять и утешить. Потом она переложила щетку в левую руку и, повернувшись ко входу в храм, энергично, размашисто перекрестилась.
-- Господи Боже наш! Царь неба и земли и всего сущего! Спаси и сохрани раба твоего – Бондо. И пошли ему Ангела-Хранителя, да защитит его. Помилуй его! Иди спокойно, детка, ничего не опасайся.
-- Спасибо, мать, спасибо…
Он сел в машину и задним ходом взлетел вверх по переулку.
У самого входа во дворик рядом с ковром сидела (тоже на очень низенькой скамеечке) Пожилая женщина в немыслимо пестром наряде.. Перед нею – две большие кастрюли. Она чистила зеленую стручковую фасоль. С ее места был виден темный проем церковного притвора, а за ним, в еще более темной прохладной глубине храма – несколько пестрых огонечков. Лампады.
Женщины были давно знакомы.
__ Интересно, -- сказала на довольно корявом грузинском пестрая женщина, -- он ведь и не думал утром, что за него кто-то молиться будет.
--- Бог привел. -- ответила, шаркая мокрой щеткой по ковру, уборщица. -- Значит, он Богу почему-то нужен.
-- Видно, у него беда, а то про свечку он бы и не вспомнил.
-- Его хоть беда заставила, и неизвестно, откуда он здесь появился. Другие рядом с храмом живут, а хоть камнями их забрасывай, даже на дверь не посмотрят.
-- Если ты про меня говоришь, то ведь сама знаешь: у нас вера другая. Зороастрийцы мы, огнепоклонники, у нас своё…
Э-э, -- без какой бы то ни было запальчивости, печально сказала уборщица, -- что и у кого может быть своё, если Бог – один.
-- Откуда я знаю: один Он? Я Его не видела.
-- Он тебя все время видит.
-- Ну и что? Мне то что?
-- В том то и дело, что на тебя Сам Бог смотрит, а тебе безразлично.
-- Почему безразлично?! – Вдруг удивилась огнепоклонница. – Просто… Работы у меня много… Детей и внуков – сама знаешь – почти двадцать. И вообще не мое это дело. Я – как муж скажет.
Поразмыслив несколько мгновений, уборщица качнула головой и сказала:
-- Не хватит мне ума, милая соседка, чтобы тебе ответить. Но сердцем знаю: храни и вразуми тебя Бог, соседушка!
-- И тебя тоже. Давай, помогу ковер свернуть.
-- Помоги, спасибо…
