Есть места на этой земле… 

Сначала он хотел сказать:  «на этой горестной земле» или «на этой грешной земле».  Но уж  больно красиво  выходит.  А речь здесь вовсе не о красоте, во всяком случае, не о том, что принято красотою называть.  Ничем  и никем  примечательное место.   Ленинград  только  что  стал Петербургом.  И в этом новом Петербурге Георгий сел на электричку и поехал в  достаточно ближний пригород  в хорошие гости.  Время  в России тогда было   бедноватое, но  добрая бутылка со съедобной снедью -  вполне достижима.

ПоездОк постукивал на стыках и шёл через серый денёк в нужном направлении. Объявлялись остановки и была объявлена некая площадка (или платформа) такой -то километр.  Георгий просто глядел в окно. Остановка.  Какой-то более серый,  чем небо прямоугольный лоскут асфальта.  Камыш, густо  растущий в болотистой  серо-зелёной воде. Ни души. Электричка почему-то стояла дольше положенного.

Что-то странное вдруг почудилось  Георгию  в отрывшемся за окном пространстве. Был он здесь  впервые.   Однако место обыкновенное, достаточно серое.  И вдруг прямо из этого пространства прилетела стрела и без боли пронзила его.  Или, может, сказать – безболезненная боль?

Словно кто-то окликнул. Словно плавно летела серая большая птица,  явившаяся из этого пространства. Тихий клич этой птицы разносился в безбрежности.  Словно плачет она,  и в этом плаче нет горя, нет и ярости шумной. В этом плаче – особое одиночество.  Одиночество, которое есть  свойство природы.  Это плач ни о ком, ни о чём. Он куда-то зовёт и не знает усталости. Но всегда  для тебя ищет милости.

Словно тебя бесконечно любят. Ищут тебя. Странно:  ищут, хотя и видят тебя и знают где ты... И откроют тебе когда-нибудь,  непременно  откроют светло и вольготно – некую тайну.

Реденький лесок, уходящий вдаль,  где неведомые и влекущие миры. Трепет лёгкой  неясной тревоги. Но чья именно эта тревога и откуда она -  неизвестно…   Может быть, это тревога изгнанника? Но кто этот изгнанник? И хорошо оттого, что много неизвестного.

Это вот сейчас являются (или пытаются явиться) слова, чтобы выразить испытанное тогда.  А  в те несколько минут  было только чувство иных миров, неведомых открытий. Чувство, мягко объемлющее и непобедимое,  и независимое.  Словно холодок нежданной влюблённости. Нечто, у  чего нет зримого или ощутимого края. Только плавный полёт и ласковое молчанье в жемчужно-сером пасмурном небе,

 Поездка  оказалось удачной и всё сложилось хорошо – и беседа, и застолье, и обратный путь.

Он попал в это место  через много времени. Попал уже на  совсем новую  станцию метро. Множество народу, ларьки, транспорт, автомобили, шум, грохочущая музыка отовсюду превращается в атомную смесь для слуха.  Посреди всего этого яркого шумного базарного и по- своему вкусного куска бытия, посреди этого  пёстрого балагана  -  небольшая ж/д станция. Электричка затихла на пару минут.

Георгий к тому времени потерял уже всё, что можно потерять в жизни житейской и снял по случаю жильё тут  поблизости.  Он уже отведал весомую меру людского коварства, людской опрометчивости, людской любви, которая старается,  чтобы не сгинул человек.  И надо   Георгию теперь именно на эту электричку, однако он решил её пропустить.  Теперь уже были  маршрутки…  Можно  отказаться от спешки.  

Он вдруг почувствовал себя свободным, каким-то образом отделился от своих бед.  Всё, что он видел сейчас перед собой, стало словно призрачным, словно возникшем почему-то из того жемчужно-серого пространства.  И  слышен стал тот непрерывный клич незримой и мудрой птицы.

Георгий сел за столик в одной из «стекляшек». Самое начало осени. Он почувствовал, что важнее всего - это уже отведанная мера людской любви, которая не хочет, чтобы человек сгинул…   Чувство мягко объемлющее, и непобедимое, но не навязывающее себя. И вдруг он подумал, словами подумал: Как же я тебя люблю, моя дорогая жизнь. Я за тебя Богу благодарен, а тебя я сейчас ещё больше люблю, моя жизнь.

 

Есть места в человеческой жизни …

​

​

Олег Казаков